РАЗГОВОРЧИКИ
ТРАНСПОРТНАЯ БОЛЕЗНЬ
— Нынче грузчики слабосильные пошли... Как понесут ящик — обязательно уронят и разобьют.
— Пустые?
— Дураки они — пустые разбивать. Конечно, с мануфактурой.
(Картинка курортная)
Барышня-стрекотунья из тех, что на курортах с папой- мамой отдыхают от зимнего безделья, щебетала:
— Ах... вчера было ужас как весело... Мы поднимались с проводником Магомешкой к этому... как его... одним словом, вы сами знаете... Но проводник... ах... если б вы только знали, какой это душка... ужас какой милый, и как он прелестно коверкает нашу русскую речь... И какие у него черные-черные глаза и... ах...
Кавалер, обремененный этой барышней,— ялтинский юноша, в кепке и кремовых брюках, говорил скептически:
I
Из совхоза ушла свинья. Один из рабочих пошел искать ее. Шел и ворчал:
— Нету хуже, чем эта скотина!.. Поишь-кормишь до отвала, а без присмотра все-таки нельзя оставить... Ну, никак невозможно без присмотра! Уж если выпустил— гляди, стало быть, в оба глаза за ней!
— Могу ли я видеть заведующего? — застенчиво спросил плохо одетый человек, нервно теребя свой туго набитый парусиновый портфель.
— Заведующего? — иронически переспросил делопроизводитель.— Вы бы еще в шесть часов утра пришли.
— Однако,—удивился вошедший,— да ведь уже двенадцать.
К бане шумно подкатил в автомобиле толстый. У него плохо бритые одутловатые щеки, рыжая борода клинышком, брюшко. Весь он измученный, будто двадцать верст гнали его по жаре с этим туго набитым бумагами портфелем.
Он быстро разделся, погладил ладонями жирные, толстые бока, сказал «Фу-у-у!», потребовал банщика и пошел мыться.
Банщик попался высокий и тощий, как факир, нос у него кривой, на глазу бельмо.
Надо признаться, товарищи, что курю я, словно зверь или какая-нибудь лошадь.
Безобразие!
У людей всюду, где надо и не надо, рационализация, конвейер, чистка аппарата, а я засариваю народное достояние— легкие. За это и со службы, говорят, скоро вышибать будут!
Принимая во внимание, я взял путевку и пошел в наркодиспансер.
Выкурил напоследок сразу две штуки «Явы» и вхожу.
Луковкин открыл дверь и удивленно взглянул на стоявшего на площадке бритого гражданина в серой шляпе и сером, в талию, пальто.
— Вам кого?
— Не узнает, свинья, ей-богу, не узнает!—весело захохотал бритый.— Эх, Луковкин, Луковкин! Гад ты! Сколько мы с тобой пива вместе вылакали? Полгода не встречались, и он уже забыл старого приятеля.
— Урываев!—вскричал Луковкин.— Ты?
Товарищ Мерлушкин очень занят. Пятый день перед ним на столе лежит циркуляр о подготовке к зиме. В окно кабинета стучится нудный и мелкий осенний дождь.
Мерлушкин берется наконец за циркуляр и начинает сосредоточенно вчитываться: «Проверить готовность предприятий к зиме».
Мерлушкин поднимает телефонную трубку.
— Танюша! Пора готовиться к зиме. Как быть с твоей шубой?.. Что? Воротника нет?.. Хорошо, записано!
(Служит эта история для обозначения границ СССР)
Мой друг инженер так моложав, что не выглядит даже бритым.
В комнате, где он живет, кроме него и жены, находится еще четверть кариатиды, которая когда-то поддерживала потолок зала.
Жена у него очеркистка, хорошая журналистка. Оба они могут засвидетельствовать истину рассказа. У жены за границей много лет жила мама. Эти мамы, живущие за границей, как-то романтичны.
В крытом помещении Северного вокзала стояла толпа пассажиров, ожидая выпуска на платформу.
В двери вокзала то и дело вбегали запоздавшие с чемоданчиками и растерянно спрашивали у стоявших:
— Не выпускали еще на Пушкино? Куда становиться?
— По радио объявят, тогда узнаете!
Вдруг в рупоре что-то кашлянуло на весь вокзал и простуженным голосом сказало:
— Внимание!..
— У, чтоб тебя, испугал до смерти!—вскрикнула женщина с корытом.