(Картинка курортная)
Барышня-стрекотунья из тех, что на курортах с папой- мамой отдыхают от зимнего безделья, щебетала:
— Ах... вчера было ужас как весело... Мы поднимались с проводником Магомешкой к этому... как его... одним словом, вы сами знаете... Но проводник... ах... если б вы только знали, какой это душка... ужас какой милый, и как он прелестно коверкает нашу русскую речь... И какие у него черные-черные глаза и... ах...
Кавалер, обремененный этой барышней,— ялтинский юноша, в кепке и кремовых брюках, говорил скептически:
— Э, что проводник! Проводники давно уж из моды вышли, устарели. В наши дни проводник — это не оригинально, не современно, прямо скажу — шаблон!
— А что современно? — прищурилась барышня.—С кем мне прикажете водиться? С вами? Какой мне в вас интерес, если вы уже женаты?
— Мало ли с кем? Ялта кишмя кишит самыми что ни на есть ответственными работниками — председателями, заведующими, начканцами, мало ли, а вам, извольте видеть, чумазый проводник дался. Не модно!
— Не хочу с ответственными работниками!—стукнула каблучком барышня.—Все они такие серьезные, в очках, с портфелями... Купаться и то с портфелями ходят... Ужас как, должно быть, скучно с ними!
— Ну, ладно, хотите познакомлю с писателем?
— С писателем?
Барышня прояснилась.
— С писателем хочу! Писатели все такие задушевные и истории трогательные рассказывают, стихи моей подруге один в альбом написал, ужас какие красивые стихи... И по первым буквам имя «Катенька» выходило. С писателем интересно!
— Вот, кстати, он идет.
— Ах, где? — сжала барышня губки.— И правда, весь симпатичненький!
— Познакомить?
— Ах, не знаю... право... Я, признаться, побаиваюсь писателей... Они всю душу насквозь видят. А впрочем...
Подавая руку новому знакомому, барышня жеманно спросила:
— Вы пишете, правда?
— Бывает, что и пишу!—признался «писатель».
— Не правда ли, какая здесь красота,— продолжала, рисуясь, барышня,— море муаровое, настоящее муаровое, небо — аквамарин, и водопад, ниспадая живым серебром, подобно... не правда ли... ах...
— Да, здесь недурно!—согласился «писатель».
— И, скажите... не казалось ли вам в грозовые ночи, когда сверкает молния и гремит гром, что это вездесущий свершает свою...
— Нет, ничего не казалось!—покаялся «писатель».— Я, прямо сказать, безбожник... Ни в бога, ни в черта ни-ни!
— Да, но кто же вы? — наседала барышня.— Мистик, модернист, футурист или имажинист? Может быть, вы беспредметник?.. В вашем отрицании внешней красоты я слышу внутренний голос, говорящий...
«Писатель» потоптался на месте, кашлянул в кулак деликатно:
— Прямо сказать, без дальнейших слов, я рабкор!
— Рабкор? — озадачилась барышня.— Какое же это направление?
— Такое, обыкновенное. Я рабочий корреспондент, описываю заводскую жизнь для газеты, про порядки наши, про нашего директора, про коллективные договоры, про зарплату, про спецодежду, про... И вообще мало ли о чем приходится рабкору писать.
— Ах, так?!—сморщилась умирающим чертиком барышня.— Вы заводский гм... гм... рабочий... гм... корреспондент...оч-чень приятно... оч-чень... оч-ч-ч... Противный этот Кока, вечно он... Кока, слышите, Кока, чего ж вы зазевались, нам домой пора!
Возвращалась домой барышня со своим «кадровым», хотя и женатым на другой, кавалером, вздыхала:
— Не надо мне никаких таких знакомств! Мой Маго- мешка лучше вас всех... он хоть и не писатель... подумаешь, тоже выискался писатель — рабочий корреспондент!.. Ма- гомешка хоть и не поэт, но в его глазах такая бездонная глубина, такая чернота, что... ах...
1924 г.