Из серии «Типы, уходящие в прошлое»

   Прошлым летом мы со знакомым агрономом брели по ржаному полю.

   И вот я заметил один, резко выделяющийся из массы ржи колос. Он был выше всех остальных и гордо покачивался над ними.

   — Смотрите,— сказал я агроному,— какой мощный, красивый колос! Может быть, это какой-нибудь особенный сорт?

   Агроном безжалостно сорвал колос и протянул мне:

   — Пощупайте: в этом красивом колосе нет совсем зерен. Это колос-тунеядец, он берет влагу и все прочее от природы, но не дает хлеба. В народе его называют пустоколоска. Есть и цветы такие в природе — выродки. Они часто красивы на вид, но внутренне бессодержательны и не плодоносят, называются пустоцветом. Так вот и этот колос...

   — Колос-стиляга!—воскликнул я.

   Пришел черед удивляться агроному:

   — Как вы сказали?

   — Стиляга,— повторил я и рассказал агроному следующую историю.

    В студенческом клубе был литературный вечер. Когда окончилась деловая часть и объявили танцы, в дверях зала показался юноша. Он имел изумительно нелепый вид: спина куртки ярко-оранжевая, а рукава и полы зеленые; таких широченных штанов канареечно-горохового цвета я не видел даже в годы знаменитого клеша; ботинки на нем представляли собой хитроумную комбинацию из черного лака и красной замши.

   Юноша оперся о косяк двери и каким-то на редкость развязным движением закинул правую ногу на левую, после чего обнаружились носки, которые, казалось, сделаны из кусочков американского флага — так они были ярки.

   Он стоял и презрительно сощуренными глазами оглядывал зал. Потом юноша направился в нашу сторону. Когда он подошел, нас обдало таким запахом парфюмерии, что я невольно подумал: «Наверное, ходячая реклама «ТЭЖЭ».

   — А, стиляга, пожаловал! Почему на доклад опоздал?— спросил кто-то из нашей компании.

   — Мои вам пять с кисточкой! —ответил юноша.— Опоздал сознательно: боялся сломать скулы от зевоты и скуки... Мумочку не видели?

   — Нет, не появлялась.

   — Жаль, танцевать не с кем.

   Он сел. Но как сел! Стул повернул спинкой вперед, обнял его ногами, просунул между ножками ботинки и как-то невероятно вывернул пятки: явный расчет показать носки. Губы, брови и тонкие усики у него были накрашены, а прическе «перманент» и маникюру могла позавидовать первая модница Парижа.

   — Как дела, стиляга? Все в балетной студии?

  — Балет в прошлом. Отшвартовался. Прилип пока к цирку.

  — К цирку? А что скажет княгиня Марья Алексевна?

  — Кцягиня? Марья Алексевна? Это еще что за птица?— изумился юноша.

  Все рассмеялись.

  — Эх, стиляга, стиляга! Ты даже Грибоедова не знаешь...

  В это время в зале показалась девушка, по виду спорхнувшая с обложки журнала мод. Юноша гаркнул на весь зал:

  — Мума! Мумочка! Кис-кис-кис!

  Он поманил пальцем. Ничуть не обидевшись на такое обращение, девушка подпорхнула к нему.

  — Топнем, Мума?

  — С удовольствием, стилягочка!

  Они пошли танцевать...

  — Какой странный юноша,— обратился я к своему соседу-студенту.— И фамилия странная: Стиляга — впервые такую слышу.

  Сосед рассмеялся.

  — А это не фамилия. Стилягами называют сами себя подобные типы, на своем птичьем языке. Они, видите ли, выработали свой особый стиль в одежде, в разговорах, в манерах. Главное в их «стиле»—не походить на обыкновенных людей. И, как видите, в подобном стремлении они доходят до нелепостей, до абсурда. Стиляга знаком с модами всех стран и времен, но не знает, как вы могли убедиться, Грибоедова. Он детально изучил все фоксы, танго, румбы, линды, но Мичурина путает с Менделеевым и астрономию с гастрономией. Он знает наизусть все арии из «Сильвы» и «Марицы», но не знает, кто создал оперы <Иван Сусанин» и «Князь Игорь». Стиляги не живут в полном нашем понятии этого слова, а, как бы сказать, порхают по поверхности жизни... Но посмотрите.

  Я и сам давно заметил, что стиляга с Мумочкой под музыку обычных танцев — вальса, краковяка—делают ка- кие-то ужасно сложные и нелепые движения, одинаково похожие и на канкан и на пляску дикарей с Огненной Земли. Кривляются они с упоительным старанием в самом центре круга.

• Оркестр замолчал. Стиляга с Мумочкой подошли к нам. Запах парфюмерии разбавился терпким запахом пота.

  — Скажите, молодой человек, как называется танец, который вы танцуете?

   — О, этот танец мы с Мумочкой отрабатывали полгода,— самодовольно объяснил юноша.— В нем шикарно сочетается ритм тела с выражением глаз. Учтите, что мы, я и Мума, первые обратили внимание на то, что главное в танце — не только движение ног, но и выражение лица. Наш танец состоит из 177 вертикальных броссов и 192 горизонтальных пируэтов. Каждый бросс или пируэт сопровождается определенной, присущей данному броссу или пируэту, улыбкой. Называется наш танец «стиляга де-дри». Вам нравится?

   — Еще бы! —в тон ему ответил я.— Даже Терпсихора в обморок упадет от восторга, увидя ваши 177 броссов и 192 пируэта.

   — Терпсихора? Кажется, так вы сказали? Какое шикарное имя! Кто это?

   — Терпсихора — это моя жена.

   — Она танцует?

   — Разумеется. И еще как! В пляске святого Витта она использовала 334 бросса и 479 пируэтов!

   — Пляска святого Витта? Здорово! Даже я такого танца не знаю.

   — Да что вы?! А ведь это сейчас самый модный танец при дворе французского короля Генриха Гейне.

   — А я где-то слышала, что во Франции нет королей,— робко возразила Мумочка.

   — Мума, замри!—с чувством превосходства заметил стиляга.— Не проявляй свою невоспитанность. Всем известно, что Генрих Гейне не только король, но и французский поэт.

   Гомерический хохот всей компании покрыл эти слова. Стиляга отнес его в адрес Мумочки и смеялся громче всех. Мума сконфузилась, покраснела и обиделась.

   — Мумочка, не дуйся. Убери сердитки со лба и пойдем топнем «стилягу де-дри»...

   Мума улыбнулась, и они снова принялись за свои кривляния...

   — Теперь вы знаете, что такое стиляга? — спросил сосед- студент.— Как видите, тип довольно редкостный, а в данном случае единственный на весь зал. Однако находятся такие девушки и парни, которые завидуют стилягам и мумочкам.

   — Завидовать? Этой мерзости?! —воскликнула с негодованием одна из девушек.— Мне лично плюнуть хочется.

   Мне тоже захотелось плюнуть, и я пошел в курительную комнату.

1949 г.