Он высокий, сухой, остроносый. Волосы жесткие, густые, почти седые. Голос же совсем не соответствует росту: тонкий, со скрипом, чуть приржавленный. А лет ему приблизительно пятьдесят пять — шестьдесят. Он никогда не улыбается, не может улыбаться, всегда суров и смотрит букой. Представьте себе тощего, прямого, как сухостойная олыпина, человека, тщетно пытающегося изобразить лицом и телом своим, скажем, Илью Муромца. Вот вам и будет он самый.
Его можно часто видеть и на улице города, и в Доме культуры, в кино, на базаре, в горсовете, на почте, в милиции — где угодно. Он вездесущий, этот угрюмый человек. И куда бы он ни пришел, там людям становилось не по себе. Если они до этого смеялись и были веселы, то сразу мрачнели; если они работали не покладая рук, то после него опускали руки; если люди были добрыми, то становились злыми; если же до приезда угрюмого кто-то был весел, то, будьте спокойны, обязательно заплачет.
Я совсем не хотел называть этого интересного субъекта по той причине, что очень уж паршивая у него фамилия, тоже совсем какая-то несоответственная. Даже неудобно говорить — Прыщ. И каких только фамилий не бывает на белом свете! Только подумать —Прыщ!
Так вот, гражданин Прыщ, получая хорошую пенсию, отгрохал себе домик. Потом продал его. Потом отгрохал дом. И еще раз продал. После таких операций он потребовал, чтобы ему дали квартиру. Пытались не дать, но куда там!
— Вот как вы относитесь к народу! —заскрипел гражданин Прыщ в лицо председателю горсовета.—Значит, учтем. Мы и в центр дорогу найдем. Что ж, будьте здоровы... до поры до времени.
— Вы же продали собственный дом!—развел руками председатель.
— А вы хотели, чтобы я в коммунизм вошел собственником? Интересно! Идеология! И вы, товарищ председатель, собираетесь руководить обществом, воспитывать?.. Да... Это действительно...— поскрипывал он с мрачной улыбочкой, стоя и пристукивая пальцами по притолоке, собираясь уходить.— Идеология! Ты, председатель, бюрократ!—И ушел, угрюмо усмехаясь.
Он никогда не стеснялся в выборе выражений, будь перед ним молодой человек или старый, заслуженный или незаметный.
А через неделю из области — запрос, из Москвы — запрос. И все по поводу «дела» гражданина Прыща. Пять раз заседал Озерский горсовет, пять раз отписывались, разводили бюрократизм, а в шестой раз дали-таки квартиру тому человеку, который не желает войти в коммунизм собственником, а желает войти туда со сберкнижкой ценою в двести тысяч.
После того, как гражданин Прыщ перестал быть собственником и стал на порог коммунизма, он посвятил себя целиком и полностью делу укрепления общества города Озерска и воспитанию молодежи. Такую он поставил задачу, поскольку делать ему было нечего, и стал воспитывать.
Шел как-то гражданин Прыщ по улице. Шел медленно, будто он очень умный человек, переваливаясь. Шел, угрюмо посматривая исподлобья. И вдруг услышал —боже мой! —он услышал веселый, раскатистый смех. Навстречу ему — тpи комсомольца, веселые, жизнерадостные. Они что-то рассказывали друг другу наперебой и заразительно смеялись, прижимая книжки к груди.
— Непорядок! —сказал товарищ Прыщ. — Эй вы, хулиганы, стойте!—И он сам остановился перед ними.
Для ребят он будто вырос из земли. Ершистый парень с непослушными волосами вытаращил глаза и в ужасе прошептал:
— Пры-ыщ!..
— Где вы находитесь? Почему хулиганите?
— Мы не...— попробовал возразить ершистый парень.
— Ну? Возражаешь? Хорошо. Учтем. Заявлю в милицию. Пятнадцать суток.
Ребята попробовали его обойти. Один даже извинился, неизвестно за что. Но гражданин Прыщ преградил дорогу. Около них уже собралась группа любопытных.
— Что там? — спрашивали граждане друг друга.
— Да хулиганов задержали. Послушаем. Интересно...
А гражданин Прыщ пошел и пошел точить:
— Вы слышали, что неделю тому назад обокрали магазин? Кто воры? Оба молодые люди. Отчего это так? Воспитываем, граждане, вот таких вот.— И он указал на смущенных ребят. Гражданин Прыщ уже вошел в азарт:—Вы несчастные хулиганы, вы не понимаете, что улица — для всех трудящихся! А вы идете и гогочете так, что все на вас оглядываются и тоже смеются. Улица — это вам не дом терпимости!
— Вот оно что!—послышался голос из толпы.
— Смеялись на улице,— сказал другой.— Что же им за это будет?
И в тот момент, легонько раздвигая толпу, подошли два милиционера. Один из них сразу узнал Прыща и спросил:
— Кого задержали?
— Троих. Хулиганов. Нарушали порядок.
— Граждане, разойдитесь! Ничего не произошло!— взывал пожилой милиционер.—Давайте пройдемте... Пошли, ребята! В милиции разберемся.
— Пойдемте скорее: стыдно! —шепнул милиционеру ершистый паренек.
И они все ушли. Угрюмо ушел и гражданин Прыщ.
За углом первого квартала ребята кратко изложили о происшедшем. Их отпустили с миром. Но никто из троих уже не смеялся так заразительно, как они всегда смеялись. Было обидно. А вокруг все стало мрачным.
Но гражданин Прыщ проследил за ходом исполнения. Он узнал-таки, что ребят не довели до милиции, он пришел к начальнику милиции и мрачно запилил:
— Потакаете хулиганам! Для вас не существует законов! Воров разводите, хулиганов воспитываете! Кто виноват, что молодежь развращенная?
— Я этого не вижу,— перебил его спокойно начальник.— Наша молодежь хорошая. Есть, конечно, исключения. Этих надо лечить. Паршивая овца все стадо портит.
— Что вы мне слова не даете сказать?! —пилил гражданин Прыщ.— Вы виноваты. Зачем отпустили троих хулиганов! За взятки? Да?
— Каких хулиганов? — забеспокоился начальник.
И пошла катавасия. Прыщ — заявление. Начальник вызвал тех двух милиционеров. Нашли тех самых ребят, вызвали их в милицию, допросили. И опять отпустили. И опять гражданин Прыщ написал в область. И опять — запрос. И снова — ответ в письменной форме.
О, если гражданин Прыщ вошел в милицию, будьте покойны, милиционеры попотеют: обязательно будет «дело»!
А в доме, где жили три веселых комсомольца, пошла молва: «Вызывали. Всех троих. Два раза вызывали. Ну и молодежь пошла! Ну и ну!»
— Воспитываем плохо,— скрипел гражданин Прыщ на каждом перекрестке.— Хулиганов отпускают. Она, и милиция-то, разложилась. С кого спрашивать?!
В общем, получалось так: если гражданин Прыщ шел по улице,- то улица становилась угрюмой и казалось, дома сереют, а небо опускается и давит на городок Озерск.
Более того, гражданин Прыщ внес в горсовет письменное предложение следующего- характера: «1. Запретить красить дома в белый, розовый, голубой, зеленый цвета, а равно и в прочие цвета, не внушающие доверия. 2.
Предупредить всех граждан города о том, что дома должны быть преимущественно серыми, располагающими к серьезным раздумьям, или красными, поднимающими революционный дух масс».
Поскольку горсовет отказался от такого предложения, то гражданин Прыщ дал этому делу ход и написал в газету. Поскольку же газета не опубликовала его статью, то он написал на редактора в вышестоящие инстанции. Будут скоро разбирать дело о невнимании редактора районной газеты к письмам трудящихся. Очень настойчивый этот сухой человек с жесткими волосами!
Но что дома? Дома — пустяк. А вот воспитание молодежи— это дело сложнее. Дело дошло до того, что гражданин Прыщ не удовлетворился полным молчанием улицы; он все чаще и чаще стал просто останавливать молодых людей и продолжал воспитывать на ходу.
Однажды шли по тротуару девушки, человек пять- шесть. Все они из десятого класса, все в фартучках — очень культурная и милая ватажка. Вдруг одна из них тихо произнесла:
— Пры-ыщ!
И все произнесли тоже:
— Пры-ыщ!
Девушки приняли прямо-таки монашеский вид: слегка опустили головы, не разговаривали и скромно поприветствовали товарища Прыща. Он глянул на них, нахмурив брови и опустив углы губ, и спросил:
— А куда вы идете, позвольте-ка вас спросить?
— По домам,— ответила Лиза, самая смелая и самая маленькая из ватажки.— По домам. Из школы.
— Та-ак. А разве вы все живете в одном доме?
— Нет.
— Зачем так: ватагой?
— Так лучше,— ответила все та же Лиза.
— Ах, видите ли что! Так лучше! А если вас соберется сорок человек? А если сто? Значит, все можно? Так лучше вам? — Он уже не давал открыть им рта.— Знаете ли вы, что в поведении на улице мы видим лицо школы, мы видим и результаты воспитания? Вы разве не слышали, что в нашем городе за один год народный суд рассмотрел шесть разводов? Да. Шесть женщин бросили шесть мужей! Отчего? От плохого воспитания в школе и дома. Улица вам не... для хулиганства. Улица, она призвана воспитывать молодежь. А вы, бессовестные, ватагой, как те глупые овцы... Бесстыдницы!
Высокая сухощавая Нина заплакала. Она никогда не слышала подобной обиды ни дома, ни в школе. А маленькая Лиза, как озлобленный котенок, прыгнула к сухому человеку и выкрикнула в негодовании, покраснев:
— Товарищ Прыщ! Вы прыщ!
О! Это было уже хулиганство. Гражданин Прыщ немедленно отправился к директору школы. Гражданин Прыщ возмущался. Гражданин Прыщ негодовал и требовал немедленного созыва родительского собрания, где он, Прыщ, желает сделать доклад о- воспитании молодежи.
— Распустили! Довели молодежь до того, что жутко жить становится,— методично пилил он, скрипя и чуть взвизгивая, как тупая ножовка, на сучке.— Вы понимаете, что вы разрушаете будущее нашего общества? С кем мы войдем в коммунизм, спрашиваю я вас?—пилил он директора.— Известно ли вам, что обокрали магазин? А? Неизвестно? Обокрали. Кто? Два молодых человека. Вы привели молодежь к пропасти. Вы!
Директор поднял обе руки, замахал ими и прокричал одно только слово:
— Уходите!
— Учтем,— сказал гражданин Прыщ.— Голос общественности выгоняете... Совесть народа! Прекрасно. У нас и в Москву дорога известна. Мы и в облоно знаем путь.
Директор, уже совсем обессилев, тихо и жалобно, в изнеможении сказал еще раз, будто выдохнул:
— Уходите.
Гражданин Прыщ ушел. А директор, закрыв за ним дверь, сел в кресло и заплакал. По-настоящему заплакал. Сколько трудов, сколько бессонных ночей, сколько теплых писем из разных концов страны от выпускников школы! А тут пришел «голос общественности» (он же «совесть народа») и оскорбил старика... Заплачешь! Волком завоешь!
В тот же день об оскорблении директора узнали и те трое парней, которых таскали в милицию. (Они, оказывается, носили одно и то же имя — Петя. Так их, впрочем, и на улице звали— «Три Пети» или «три веселых Пети»). Они возмутились. Чаша их терпения переполнилась. Они потрясали кулаками в воздухе, будто угрожая неприятелю.
— В райком комсомола! — крикнули все трое.— Завтра в райком! Больше терпеть нельзя! Нам теперь все равно: два привода в милицию уже имеем.
Все три Пети притопали в райком комсомола' Петя- длинный, Петя-толстый и Петя-ершистый.
Пети требовали немедленно созвать бюро и обсудить вопрос о гражданине Прыще.
— Не понимаю,— удивился, разводя руками, секретарь.— Как же вы сформулируете вопрос в повестку дня? Это же совершенно невозможно.
— Возможно!—гаркнули три Пети.
— Как же сформулировать? — повторил секретарь.
— «О влиянии Прыщей на состояние лица комсомола »,— предложил Петя-длинный.
—- «Борьба молодежи с Прыщами»,— предложил Петя- толстый.
— Не так,— сказал Петя-ершистый.— «Прыщи порочат лицо советской молодежи и комсомола».
— Ну, это уж совсем не годится,— сказал секретарь.— Может быть, просто «О гражданине Прыще»?
— Нет, — сказали три Пети сразу, наперебой.— «О Прыщах», обязательно «О Прыщах», а не о Прыще. Может, еще где есть такие. Обо всех надо.
— Тогда так: «О гражданине Прыще и ему подобных»,— заключил секретарь.
Представьте себе, ведь обсуждали на бюро! Степенный Петя-длинный сделал краткое сообщение.
— Товарищи!—говорил он.— Мы молодежь. Это точно. Мы любим школу. Точно. Мы работаем. Это тоже точно. Молодежь покорила целину, молодежь строит заводы, молодежь строит дома, молодежь проливала кровь на защите Родины. Это уж точно. Раз я сказал...— Тут он малость зарапортовался, сбился и продолжал:—Не так я сказал. Значит, так: откуда же взялась такая молодежь? Из плохой школы, из плохой семьи? Не может этого быть! Точно. А гражданин Прыщ позорит нас на каждом шагу, оскорбляет. Везде сует нос и везде портит здоровый воздух. За что он порочит всех и вся? А от нас требуют вежливости к таким вот... Да если курицу дразнить, то и она будет драться!—крикнул он и вытер лоб рукавом.— Вот я вам еще расскажу. Играл на гармошке на базаре комсомолец из колхоза «Луч», а он, гражданин Прыщ, назвал его хулиганом. И чуть гармошку не отобрал. Да, спасибо, парень с головой. Говорит: «Ты за гармошку не берись. А то будешь очень бледный». И кулак показал. «Играть,— говорит,— не буду. Извиняюсь, если не полагается на базаре играть. А за гармошку прошу вас не лапать». Почему это не полагается? Приехал человек из колхоза на базар, купил гармошку, а играть нельзя. Да еще и хулиганом обозвал. Да тут любой выйдет из терпения. Какую же от него требовать вежливость? Я и так еще скажу, как сказал один писатель: «Если человека каждый день называть свиньей, то он обязательно захрюкает»... Почему нельзя играть на гармошке? Глупости все это! В общем, я кончил.
— А что же ты предлагаешь? — спросили Петю.
— А я и не знаю, что предлагать. Просто нельзя дальше терпеть таких Прыщей.
Долго думали ребята, какое же предложение внести и как его сформулировать. Да так ничего и не придумали. Отложили до следующего заседания. В общем-то, все согласились: терпеть дальше нельзя. А вот что же делать с Прыщами? Решили подумать.
А гражданин Прыщ пронюхал о заседании бюро райкома комсомола и заскрипел уже в райкоме партии, у первого секретаря:
— Я дойду куда следует! Дойду! За что они опорочили голос общественности, молокососы? Вы что же распустили их так? Так вы воспитываете комсомол? С кем же мы придем в коммунизм, товарищ секретарь? — И скрипел, и скрипел, и скрипел, как разлаженный чирковый манок.
А секретарь все выслушал. Он не заплакал, как директор школы, не вскипятился сразу, как три Пети, не стал проверять, как начальник милиции, не испугался, как председатель горсовета. Он сказал так:
— Гражданин Прыщ! Я вас выслушал. Воспитывать молодежь надо. Согласен.
— От вас первого слышу такие слова!—воскликнул гражданин Прыщ.— Вот видите...
— Нет уж, я вас слушал, теперь вы послушайте. Так вот. Больше того, убежден я: в систему воспитания надо вносить коренные изменения, но... не с того конца, с которого вы... Впрочем, есть у меня совет.
— В советах я пока не нуждаюсь, мне...
— А все-таки...
— ... мне не двадцать лет.
— А все-таки...
— А...
— А все-таки! Все-таки!.. До свидания, черт вас возьми!
Нет! Не выдержал и секретарь. Он пошел к маленькому
столику, налил,-из графина воды в стакан и пробовал спокойно освежить горло. Но зубы застучали о край стакана. Что поделаешь, у каждого человека нервы, а секретарь был тоже человек, и не железный. Вот и застучали зубы.
Теперь-то уж гражданин Прыщ напишет прямо в Москву. Будет и там «работа» по «делу» гражданина Прыща. Очень крепкий этот гражданин Прыщ. Крепок, как сухая мозоль: твердая, а нестерпимо больно. Сидит такая мозоль, мучает ногу и воображает, что без нее нога совсем бы пропала.
Ну что с ним делать? Да и что сделаешь, если он дошел даже и до библиотеки! Говорил, «дойду»—и дошел. Там он категорически заявил, как «голос общественности», что в'се книги, от которых читатель смеется, надо изъять.
— Вы мне не возражайте,— монотонно зудел он там.— Вы не думаете о том, что развращаете молодежь. Да. А надо думать. Да. Учтите: народ требует. Народ наш не желает смеяться в такие ответственные моменты строительства новой жизни. Учтите! Вот так. Я говорю это вполне серьезно. Я пишу критическую статью, Скоро будет готова. Учтите. Вот так.
Не дай-то бог, чтобы гражданин Прыщ проник еще и в литературу! Тогда мы перестанем смеяться, а сатире закажем гроб с бархатной обивкой и такими надписями: с одной стороны— «Со святыми упокой рабу божию сатиру», а с другой—«Жила бледно, умерла незаметно».
Что бы такое придумать для работы в деле борьбы с Прыщами? Правда, Петя-ершистый предложил написать такой лозунг: «Товарищи взрослые! Не проходите мимо Прыщей. Очень просим от лица всей молодежи».
Кто ж его знает? Может быть, он и прав, этот Петя- умница...
А насчет борьбы с Прыщами в литературе уж и не знаю, что порекомендовать. Заседание, что ли, какое-нибудь устроить в Союзе писателей в свободный от заседаний день? Или, скажем, включить в план мероприятий и каждую субботу (короткий день) всем смеяться? А? Может быть, по методу Пети вывесить золоченую табличку размером 2x2 метра, на каковой начертать крупно: «Прыщам вход воспрещен!»?.. Не знаю. Не знаю, дорогой читатель. Это не мое дело. Я даже и фамилию-то не хотел называть. Больно уж паршивая фамилия. Ха! Прыщ!
