Наш серебристый лайнер благополучно перемещался во времени и пространстве, чтобы точно по расписанию прибыть в аэропорт большого города, расположенного на берегах могучей полноводной реки. Являясь командиром корабля, я уверенно держал руки на штурвале и обдумывал предстоящую посадку. Под крылом уже проносились городские окраины, как вдруг оба наши двигателя отказали, и мы начали падать. Если не принимать во внимание крики пассажиров, мы падали в полной тишине.
— Спокойно, товарищи!—сказал я пассажирам, второму пилоту, штурману, стюардессам и себе.— Будем садиться на что попало.

Я посмотрел вниз. Справа и слева от нас до горизонта простирались бесконечные кварталы большого города, а прямо под нами неторопливо несла свои воды могучая река.
— Внимание!—объявил я.— Принимаю решение садиться на реку.
Услышав мой уверенный голос, пассажиры потеряли сознание, и теперь уже в полной, без всяких оговорок; тишине наш серебристый лайнер врезался в спокойную поверхность реки. Вопреки моим опасениям он не утонул. Он нырнул до самого дна и вынырнул обратно. От удара пассажиры пришли в сознание и начали аплодировать и смеяться. Кроме того, внезапно заработали оба двигателя, и наш самолет стремительно помчался по речной глади, оставляя позади пенный след. Я быстро разобрался в новой обстановке, чисто интуитивно нащупал фарватер и повел самолет к ближайшей пристани.
Вскоре на берегу засверкали белоснежные строения речного вокзала. Я заложил глубокий вираж и четко прошвартовался к причальной стенке. При нашем появлении на пристань высыпали люди с узлами и чемоданами. Потом появился человек в кителе. По его распоряжению нам подали трап. Пассажиры тепло поблагодарили меня и всю команду за чудесное спасение и дружно покинули самолет. Вслед за ними по трапу спустились мы. Но человек в кителе загородил нам дорогу.
— А вы куда, товарищи? — с удивлением спросил он.—У вас через десять минут рейс на Астрахань. Вот и пассажиры готовы.
— Категорически игнорирую ваше наглое требование,— решительно заявил я.— Вверенный мне лайнер принадлежит системе Аэрофлота.
— Что с возу упало, то пропало,— сурово заметил человек в кителе.— С той минуты, как ваш самолет коснулся поверхности реки, он фактически превратился в плавающее средство, именуемое судном, а юридически перешел в систему нашего пароходства. И давайте не будем задерживать пасажиров.
— Кончай волынку! —зашумела очередь.— Третий день на узлах сидим, а они, видите ли, где-то там летают.
— Граждане!—сказал я.— Этот рейс для нас полная неожиданность. Еще час назад мы летели на высоте десяти километров и ни о чем таком не думали.
— А могли и подумать,— сказал старичок, стоявший первым.— В дороге надо быть готовым ко всему.
...Из Астрахани мы вернулись бывалыми речниками. Пока грузились новые пассажиры, я поднялся в ресторан. Там ко мне подсел человек в кителе. Мы пили пиво. Под нами плескалась волна, над нами орали чайки.
— Охота в небушко-то? — приветливо спросил он.
— Охота,— сознался я.— Черт меня дернул на вашу речку садиться.
— В следующий раз осторожнее будешь.
— Знал бы, не вынырнул,— пошутил я.
— Ну и что? Ну не вынырнул бы? — Он дружески обнял меня за плечи.— Что бы изменилось? Тебя бы зачислили подводной лодкой. Эх, капитан,— задумчиво сказал он, сдувая пену с запотевшей кружки.— Никто не знает своей судьбы. В прошлом году один из ваших на пшеничное поле сел. И что ты думаешь? Пятьсот гектаров убрал к осени. Теперь лучший комбайнер района, на груди — орден, на фюзеляже — звездочки. Или другой случай, сам видел. Автобус на рельсы занесло. Дождь шел, скользко было. С тех пор маневровым паровозом работает. Да что говорить! Ты меня спроси: как я в речники попал? В пятьдесят пятом году пошел в магазин «Одежда» костюм покупать. Примерил один, другой, третий. Смотрю: китель висит. Вот этот. Только я его на плечи — тут меня и зачислили. Пятнадцатый год работаю... А до этого я в горсправке служил. Как сейчас помню: иду из школы домой, а навстречу — старушка. «Молодой человек,— спрашивает,— как мне на Васильевскую улицу пройти?» Объясняю: «Квартал прямо и два направо». Только сказал—раз! Обнесли меня киоском, телефон установили, окошечко, горсправка. Вот такие дела...
— Нет,— твердо сказал я.— Мне ваше смирение перед судьбой непонятно. Я буду драться до конца. Я, пока шли в Астрахань, с каждой стоянки телеграфировал. И в'Аэрофлот и в пароходство.
— Ну, и какой результат?
— Пока никакого,— признался я.— И пароходство не отвечает. И, самое непонятное, родной Аэрофлот молчит.
— Что же тут непонятного?—усмехнулся человек в кителе. Все понятно. Не до тебя им теперь. Ни вашим, ни нашим.
— Почему?
— А ты что, не слыхал? Тут у нас катерок на подводных крыльях развил недозволенную скорость и оторвался от поверхности.
— И что?
— Как что? Твой Аэрофлот его вмиг зацапал и поставил на линию. Кажется, Свердловск — Воронеж.
— Послушайте,— обрадовался я.— Это как раз моя бывшая линия. Теперь самое простое—обменяться. Мы—туда, катер — сюда.
— И не мечтай, капитан,— сказал человек в кителе.— Этому не бывать. Суди сам: сегодня тебя отпустят, завтра буксир попросится, послезавтра — баржа. А кто здесь будет плавать? Нет, капитан, ты теперь до гробовой доски речник. Сиди и не рыпайся.
Я уткнулся в кружку и заплакал.
— Ну, брось, брось,—ласково сказал он и подлил мне свежего пива.— Давай-ка споем лучше, что ли. Нашу, речную.
— Давай споем,— сказал я сквозь слезы.— Речную так речную.
Мы обнялись и затянули: «Из-за острова на стрежень...»
После второго куплета нам дали категорию, после третьего — поставили в график филармонии, а четвертый мы пели уже на гастролях в Кисловодске—три концерта в день, из них один шефский.
— А ты говоришь, не вынырнул бы,— сказал человек в кителе.— Идем, вызывают на «бис»...

1972 г.