Гога Тараканов пятый час лежал на диване и жестоко скучал. Магнитофон распространял по квартире кваканье джаза. Гога сучил ногами и лениво мечтал о танцплощадке.
    Гогина бездеятельность была санкционирована папой и мамой, которые никак не хотели примириться с тем, что сынуля третий год не может попасть в вуз.
— Добьемся!—яростно говорила мама дальним и даже близким родственникам.— Разве наш мальчик хуже других? Такие же ноги, руки, голова и все остальное.
Родственники про себя криво усмехались и прятали глаза. У них было свое мнение о Гогиной голове.
    Ежегодно в августе Гога блестяще, со знанием дела проваливался на приемных экзаменах. Остальные один-надцать месяцев он предавался изысканному безделью в ожидании нового провала.
    Внезапно на спинке дивана появился деловитый черный таракан. Он подбежал к Гогиному уху и, запыхавшись, сказал:

— Решение принято. Поздравляю тебя от имени и по поручению...
— Какое решение? — спросил Гога, нисколько не уди-вившись тараканьему голосу (из школьного курса биологии он уже не помнил, могут ли тараканы разговаривать.)
— Известно, какое,— с веселой торжественностью сказал черный таракан.— Ты можешь теперь стать полноправным членом нашего племени. Совет старейшин, основываясь на трехлетних наблюдениях, решил, что ты вполне заслужил эту честь.
— Не дошло,— зевнул Гога.— Я что, должен быть тараканом или мне разрешено остаться человеком?
— Именно тараканом,— с готовностью подтвердил собе-седник, поводя усами.— Дело-то именно в том, что, презрев нормальный человеческий образ жизни, ты тем самым утратил и достойный человека облик. Так что тебе позволено вступить в Великое Сообщество Домашних Паразитов.
— Потрясно!—сказал Гога и оживился.—Кореши будут вне себя. Только я один в тараканы не пойду. Тут без меня Соньку закадрят. Давайте тогда и Соньку принимайте.
— Какую Соньку? — опешил черный таракан.
— Ну, Соню Букарашкину из девятой квартиры. Которая шедеврально кидает чарльстон. Клевая такая чувиха.
— Примем меры,— пробормотал черный таракан, мало что уразумевший из этих изречений.— А теперь нам пора.
И он пощекотал Гогино ухо кончиком усов.
Вы, конечно, можете мне не верить, но вот что тут произошло: послышался тихий свист, и Гога стал быстро сокращаться в объеме. Он уменьшался так стремительно, словно вы поднимались над ним на вертолете. При этом он желтел, коричневел и темнел, пока наконец не перевопло-тился вполне в черного трехсантиметрового таракана с изящными усиками.
— Теперь бежим в Большую Щель! — крикнул ему тара-кан-волшебник.
— Ну что ж, старик, похиляем,— с любопытством от-кликнулся Гога, направляясь вслед за ним.
Щель под плинтусом была темная и теплая. Она пахла тленом и гнилью. Тараканы сбежались поглазеть на ново-обращенного собрата. Гога держался с небрежным досто-инством.
— А ну, таракашки,— сказал он, подпрыгнув.— С кем сбацаем твист?
Но таракашки молчали, так как человечий язык был в этом племени известен только одному мудрому черному таракану-волшебнику и специальному посланцу совета старейшин по особо важным делам.
Мало-помалу Гога привык, Однако, к молчаливому су-ществованию. Это, впрочем, неудивительно: с одной сторо-ны, и в человеческом обществе язык не был ему особенно нужен; с другой стороны, простейшим чувствам и помыслам окружавших его усатых паразитов не требовалась более сложная система информации, нежели простое шевеление усами.
По ночам тараканы, дождавшись сигнала дежурного по Щели, разбегались на промысел. Гога рыскал по кухне вместе со всеми, выискивая хлебные крошки и колбасные шкурки. Тараканы насыщались, не отходя от своей добычи. Они не тащили провизию в Щель про запас. Они жили сегодняшним днем или, точнее, сегодняшней ночью. Гогу вполне устраивала эта новая жизнь.
Между тем мудрый черный таракан сдержал свое слово и через неделю привел в Щель околдованную Соньку Букарашкину. Едва завидев Гогу, она вскричала:
— Где моя талия, Гарри? И где теперь мои модерные корочки на шпильках?
Она всхлипнула и уже собралась было разреветься, но мудрый черный таракан тактично дал ей понять, что тараканы не плачут по причине отсутствия слезных желез.
Теперь Гоге стало жить веселее. Они  Сонькой поселились в дальнем углу Малой Трещины, и когда по вечерам сверху, из человеческого мира, доносились тявкающие мелодии магнитофона, Гога приглашал подругу к танцу. Любопытные обитатели щелей и трещин сбегались посмотреть на странное занятие супругов и, наблюдая замысловатые па, нервно подергивали усиками в знак удивления и недоумения. Заскорузлые ретрограды, они жили по обычаям предков и еще понятия не имели о новейших криках паразитической моды.
Однако понемногу тараканье племя привыкло- к странным забавам Гоги и Соньки; самые же резвые начали сперва украдкой, а потом и явно подражать им. Дело дошло до того, что однажды, когда совет старейшин объявил аврал на предмет ремонта Большой Щели, несколько десятков молодых тараканов, увлекшихся танцами и игрой в жмурки, не явилось по сигналу.
Тем временем Гога и Сонька, вконец развращенные абсолютно потребительским образом жизни, настолько обленились, что перестали выползать по ночам из Большой Щели за пропитанием. Они предпочитали отнимать хлебные крошки и другую снедь у несовершеннолетних таракашек, которых снабжали папы и мамы. Больше того, они снюхались с путешествующими клопами и обменивали у них простые кухонные продукты на деликатесы парадных комнат.
Поведение супругов являло собой венец паразитизма даже для тараканьего племени. Все большее число тараканов стало забывать не только о своих семейных обязанностях, но даже об элементарных правилах предосторожности. Танцевать отваживались на открытых местах, в результате чего гибли под шваброй десятки молодых особей. Коррупция потрясала самые основы тараканьего быта. Сверхпаразитические нравы Гоги и Соньки заражали племя, подобно чуме. Племени угрожало окончательное вырождение.
Экстренное собрание совета старейшин поручило мудрому черному таракану переговорить с Гогой и Сонькой, чтобы добиться их согласия на обратное перевоплощение в человеческие существа.
Выслушав требование совета старейшин, супруги нагло рассмеялись и заявили, что никуда не хотят уходить из этой теплой и темной дыры, поскольку тараканья жизнь пред-ставляется им самой легкой и безоблачной на свете...
Тогда черный волшебник вознегодовал и, быстро при-коснувшись к супругам усами, чудодейственным образом превратил их в человеческие существа.
И теперь я снова вижу Гогу и Соньку. И мне чудится, что когда они идут по вечерам на танцы, затравленно озираясь вокруг; когда они сидят за ресторанным столиком, тупо уставясь в рюмки и слюнявя сигареты; когда они стоят у ворот, твистообразно переминаясь с ноги на ногу,— мне кажется тогда, что в глазах у них навечно застыла смертная тоска по теплой и темной тараканьей дыре, пахнущей гнилью и тленом.